начались митинги по всей автономной области, переросшие в беспорядки. Пролилась первая кровь, погибли люди. Появились первые беженцы. Руководство страны долго не решалось занять ничью сторону, покуда в Сумгаите не начались армянские погромы, количество жертв исчислялось десятками. Политбюро отреагировало жестко: приняло решение о недопустимости изменения границ, — в ответ снова митинги, снова погромы. Когда перестали помогать уговоры возмущавшихся, в ход пошли внутренние войска — к лету все вроде бы затихло, но ненадолго и снова начало тлеть под поверхностью. Прорвалось добровольческими отрядами и стычками на границе НКАО и других областей Азербайджана. Как их итог — исполком АрмССР объявил о включении НКАО в свой состав. В ответ на это Азербайджан тут же начал блокаду, как Нагорного Карабаха, так и самой Армении, в ответ на что руководство НКАО призвало всех жителей к бессрочной забастовке…
Центральные газеты, встав на сторону АзССР, объявляли о преступных кланах, действующих на территории НКАО и устроивших кампанию вразрез с задачами перестройки, а так же поминали недобрым словом армянские подпольные организации, которые, к слову, устраивали теракты в столице нашей родины еще в конце семидесятых. Не факт, что их всех удалось вывести. Местные и сравнительно независимые газеты целиком и полностью поддерживали Карабах, объявляя о необходимости спасти страдающих от нового геноцида армян и дать им вернуться в лоно родной республики.
Прессу от корки до корки у нас читал только Михалыч, я слушал телевизор, разве что в периоды немногочисленных поездок Оли к родным, часто пропуская новостные сообщения, вываливавшие все события второпях, без оценок и цензуры, прежде так свойственных нашему телевидению. Потом, конечно, новости рихтовались, но не всегда поспевали за новыми решениями властей. Неудивительно, что на проходившую партконцеренцию была большая надежда — как жителей Кавказа, жаждущих разрешения их вековечного конфликта, так и всей, наверное, страны, прильнувшей к телевизорам, или вот как сейчас, в электричке, сквозь шум и шипение помех в транзисторе, пытавшихся понять, чем же закончится противостояние и очень надеющихся, что все еще можно уладить мирно, сравнительно мирно, если учесть всех убитых, раненых, бежавших…
Правда, Карабах, помянутый неоднократно, на конференции обеими противоборствующими сторонами, да и самим Политбюро, сразу же отошел в тень, затерявшись в более глобальных, как виделось, задачах. В стране вводилась двухуровневая система управления, менялся закон о выборах. Это было интересно, важно, ново, неожиданно. Но кажется, очень многие ждали решения именно по Карабаху. Будто предчувствуя, что именно это, а не что-то другое, станет основной головной болью страны, разойдется по ее венам и артериям, разнесет вирус, потащит метастазы.
— Что-то решили? — спросил я у обладателя транзистора. Тот пожал плечами, не зная, что именно я имел в виду.
— Ельцина назад не приняли. Лигачева не отставили. Или вы о чем?
Я и сам понятия не имел, что именно хотел бы узнать у мужчины. Но эту проблему решили за него — соседи по электричке, слушавшие радио, тут же зашикали на нас обоих.
— Товарищи, подождите, Горбачеву дают слово.
— А, эта птица-говорун, он и так протрепал все заседания. Что проку?
— Дайте послушать, сегодня последний день.
— Да не скажет он ничего, говорилка, только время протянет. Наверное, специально так и действует, чтоб другим слово не давать.
— А все бы вашему Ельцину на страну покушаться. Его, слава богу, с поста председателя горкома Москвы туркнули, говорят, там теперь порядок навели…
— Думаете, Ельцин только виноват во всех бедах? Гляньте вокруг. Сейчас армяне на азербайджанцев полезли, потом…
— Да что вам черные сдались, они и так на всех рынках, не поймешь, кто именно, армяне, азербайджанцы, грузины. Они ж тут и на нас наживаются, вы бы посмотрели, как они живут, и как мы. В каждом доме и хрусталь, и ковры, и машина у каждого. А за чей счет, спрашивается? Они ж и воевать-то не воевали. Все мы своим горбом.
— Про рынки вы правильно сказали, житья уже от черных нет, мясо перекупают у наших и по пять рублей ставят. Слыханное ли дело, столько.
— Это вы в воскресенье не были, вырезка и все семь будет. Они ж кордоны каждые выходные ставят, отбирают у колхозников и сами торгуют.
— Они и кооператоров за собой подняли. Вон посмотрите на парочку позади. Вот кто простой народ грабит.
— Зая, может, ты не будешь слушать этот спор. А, зая? — я уж хотел сам влезть, после заявлений о кооператорах. Хорошо солнышко меня опередила.
— Прости. Они чего-то на нас поперли.
— Ну и ладно, как будто других дел нет, только узнавать, кто на нас прет. Их дело. А у нас с тобой и другие есть.
— Ты права, конечно, прости еще раз.
Но вот странно, общих дел у нас вдруг не оказалось. Некоторое время мы молчали, поглядывая друг на друга, потом я неожиданно для нас обоих вспомнил, что так и позабыл позвонить некой Ирине по просьбе покойного шефа, чтоб отменить их встречу. Это случилось за день до трагедии. И почему из головы вон тогда? Вроде ничего не предвещало. Больше того, если это та самая Ирина Мельник из типографии, то речь шла о договоре на новые визитки, бланки и прочее. Обычно, шеф все переговоры устраивал в привокзальном ресторане «Заря», встроенном в одноименную гостиницу. Ад для командировочных, но кто еще мог снимать номера у путей? В ресторане же можно было тихо-спокойно посидеть, особенно во время «окна» в расписании — времени с полудня до половины второго, когда электрички отправлялись на обед. Шеф часто пользовался и «окном» и мной, я договаривался о встречах, переносил их, отменял или напротив, бронировал столики для особо важных гостей и событий. В этот раз… странно, что он до последнего готовился к переходу в полноценный кооператив, видимо, даже не подозревая, что меч уже занесен над его шеей. Оговаривал новый логотип фирмы, новые визитки, все новое, с нетерпением ждал встречи. Потом неожиданно отменил, будто почувствовав неладное.
— Ты о чем задумался, нам выходить.
Выбравшись из вагона, я рассказал, в чем причина загвоздки. Олины губы сжались в тонкую полоску.
— Нашел, что вспомнить. Про чужую любовницу. Ну ладно, соратницу. К чему это теперь? — и чуть помягче продолжила: — Все ушло, забудь, теперь неважно, предупредил или нет. Артура этим не вернешь. Да и Ирине той небось, десяток лишних вопросов про типографию подкинули и вся недолга. Теперь уже и она забыла. А ты вспомнил.
— Мне как-то вдруг не по себе стало.
— Зая, надо же и на других посмотреть, зачем, иначе мы здесь.
Она права, надо. Я кивнул, обнял солнышко, поставив чемодан на асфальт, прижал к себе, поцеловал.
— Ну не на людях же.
